Франтик с зубочисткой
В имении мне работалось хорошо. Увы, сказки сказки рано или поздно заканчиваются. Ольге Николаевне необходимо было возвращаться в Петергоф. Она решила взять меня с собой. Понятное дело, отпирался. Бесполезно.
Несколько дней я почти не показывался из флигеля. Меньше всего хотелось вот так сразу встретить Константина Петровича. Но вылезти всё равно пришлось, ибо других слуг Ольга Николаевна не взяла, только горничную. Тяжёлая работа ложилась на меня.
- Я ж тебе сказал! - окрик и тычок в спину.
- Вы мне теперь не указ, - скорее, от отчаяния, чем от наглости.
Разумеется, Константин Петрович подумал только о второй причине. Удар наотмашь по лицу и подножка. Ответить ему? Пока не решаюсь; как ни странно, пощёчина охладила отчаяние. Лишь попытался увернуться, получил под рёбра и уполз во флигель. Забился в свой угол и долго сидел бы там, кабы Ольге Николаевне не потребовался.
- Что случилось? - она испуганно смотрела на расцветающий у меня на щеке синяк.
- Да так. Повздорил тут с одним.
- Константин Петрович?
- Нет, что Вы.
Она покачала головой, но больше не говорила о стычке. Однако на следующий день я застал их за разговором. Бывший хозяин, видать, отпирался, да потом проговорился. Ольга Николаевна снова показала характер, запретив ему приближаться как ко мне, так и к её компании фрейлин. Неудобно уже, словно за женскую юбку прячусь. Твёрдо решил в очередной раз дать отпор сам.
Случай не заставил себя ждать, только Константин Петрович новую месть придумал. Нанял пару лихих ребят, подкараулили меня у залива, чуть не утопили. Лихо совсем, но до флигеля дополз. Когда очнулся, рядом сидела Ольга Николаевна. Она лишь покачала головой. Понятное дело, уверена, кто обидчик. Взгляд испуганный, но теплеет, когда на меня смотрит. Двигаться было тяжело, всё равно поймал её руку.
- Ольга Николаевна... - страшно не меньше, чем государыне про вольную говорить, - Оленька... - голос хрипит, срывается, - Я люблю Вас.
И оба замерли, ошалело глядя друг на друга, а потом она уткнулась в мою грудь.
Шёпот.
- И я тебя.
... Мы таились, но слухи всё равно забегали; однако взаимность чувств придавала мне смелости. Не укрылось это "безобразие" и от Константина Петровича.
Я шёл по парку под вечер. Шорохи и шаги за кустами. На дорожку вышел бывший хозяин. Хотел свернуть, встретился с его подручными.
- А на честный бой кишка тонка? - съязвил неожиданно для себя, но Константин Петрович не оторопел:
- Это ты мне, холоп, говоришь о чести? Знай своё место!
От его удара увернулся, но попал под кулаки его подручных. Трое на одного - бой неравный и вообще бесполезный, когда у них в руках сверкнули ножи. Вот и всё, но вдруг успею добраться до Ольги Николаевны.
Фрейлины спали, на мой слабый стук в окно проснулась горничная: выглянула, ойкнула, побежала открывать. Я свалился на ступеньках, сознание мутилось, настойчиво мерещилось, как танцует перед господами мать. Сквозь видения проступило лицо Оленьки.
- Вот и всё, - шепчу ей, - Может и лучше...
Слёзы по её щекам.
- Держись, пожалуйста.
Наверное, крепостные - особо живучий народ. Или наша любовь меня спасла. Господский лекарь колдовал надо мной неделю, я пошёл на поправку и был отправлен в имение отдыхать. Подумалось: может и вовсе уехать куда-нибудь? Всё равно не будет нам счастья. Только решать не мне одному, повременю.
Несколько дней я почти не показывался из флигеля. Меньше всего хотелось вот так сразу встретить Константина Петровича. Но вылезти всё равно пришлось, ибо других слуг Ольга Николаевна не взяла, только горничную. Тяжёлая работа ложилась на меня.
- Я ж тебе сказал! - окрик и тычок в спину.
- Вы мне теперь не указ, - скорее, от отчаяния, чем от наглости.
Разумеется, Константин Петрович подумал только о второй причине. Удар наотмашь по лицу и подножка. Ответить ему? Пока не решаюсь; как ни странно, пощёчина охладила отчаяние. Лишь попытался увернуться, получил под рёбра и уполз во флигель. Забился в свой угол и долго сидел бы там, кабы Ольге Николаевне не потребовался.
- Что случилось? - она испуганно смотрела на расцветающий у меня на щеке синяк.
- Да так. Повздорил тут с одним.
- Константин Петрович?
- Нет, что Вы.
Она покачала головой, но больше не говорила о стычке. Однако на следующий день я застал их за разговором. Бывший хозяин, видать, отпирался, да потом проговорился. Ольга Николаевна снова показала характер, запретив ему приближаться как ко мне, так и к её компании фрейлин. Неудобно уже, словно за женскую юбку прячусь. Твёрдо решил в очередной раз дать отпор сам.
Случай не заставил себя ждать, только Константин Петрович новую месть придумал. Нанял пару лихих ребят, подкараулили меня у залива, чуть не утопили. Лихо совсем, но до флигеля дополз. Когда очнулся, рядом сидела Ольга Николаевна. Она лишь покачала головой. Понятное дело, уверена, кто обидчик. Взгляд испуганный, но теплеет, когда на меня смотрит. Двигаться было тяжело, всё равно поймал её руку.
- Ольга Николаевна... - страшно не меньше, чем государыне про вольную говорить, - Оленька... - голос хрипит, срывается, - Я люблю Вас.
И оба замерли, ошалело глядя друг на друга, а потом она уткнулась в мою грудь.
Шёпот.
- И я тебя.
... Мы таились, но слухи всё равно забегали; однако взаимность чувств придавала мне смелости. Не укрылось это "безобразие" и от Константина Петровича.
Я шёл по парку под вечер. Шорохи и шаги за кустами. На дорожку вышел бывший хозяин. Хотел свернуть, встретился с его подручными.
- А на честный бой кишка тонка? - съязвил неожиданно для себя, но Константин Петрович не оторопел:
- Это ты мне, холоп, говоришь о чести? Знай своё место!
От его удара увернулся, но попал под кулаки его подручных. Трое на одного - бой неравный и вообще бесполезный, когда у них в руках сверкнули ножи. Вот и всё, но вдруг успею добраться до Ольги Николаевны.
Фрейлины спали, на мой слабый стук в окно проснулась горничная: выглянула, ойкнула, побежала открывать. Я свалился на ступеньках, сознание мутилось, настойчиво мерещилось, как танцует перед господами мать. Сквозь видения проступило лицо Оленьки.
- Вот и всё, - шепчу ей, - Может и лучше...
Слёзы по её щекам.
- Держись, пожалуйста.
Наверное, крепостные - особо живучий народ. Или наша любовь меня спасла. Господский лекарь колдовал надо мной неделю, я пошёл на поправку и был отправлен в имение отдыхать. Подумалось: может и вовсе уехать куда-нибудь? Всё равно не будет нам счастья. Только решать не мне одному, повременю.